10. Обрубая
швартовые
Как обычно, в своём полевом дневнике я сделал анализ
прошлого месяца (июля):
«…небольшое улучшение по сравнению с предыдущим месяцем. Кабила
приехал, побыл пять дней и уехал; вокруг его персоны ходит масса слухов. Ему не
нравится моё присутствие, но, похоже, он теперь смирился с этим. Он промотал
эти несколько дней, не заботясь ни о чём, кроме политических склок, кроме того,
согласно всем признакам, он достаточно зависим от пьянства и женщин.
В военном плане, после катастрофы на Фронте Форс и почти провала в
Катенге, было одержано несколько маленьких побед, которые можно записать на
счёт революции; две небольшие акции в Кабимбе, засада на Фронте Форс и ещё одна засада в
Катенге, сопровождавшаяся сожжением моста. С другой стороны, началось хоть
какое-то обучение, а так же анонсируются поиски качественных людей на других
фронтах. Сохраняется наихудший способ раздачи оружия - без порядка и
конкретики. Мне кажется, что можно двигаться вперёд, хотя и очень медленно, и
что есть шанс, что Кабила позволит мне начать делать хоть что-то. Пока я остаюсь,
своего рода, иждивенцем».
Пришли новости о засаде в Катенге; парни просидели у дороги
четыре дня и затем ушли, так и не дождавшись грузовика гвардейцев. Прежде чем отступить, они сожгли и разрушили мост. Именно к этой акции я обратился в
своём анализе месяца.
Ужасным было то, что те же условия недисциплинированности и
отсутствия боевого духа наблюдались и в этой зоне.
Ази приехал с Фронта Форс с 14 людьми, - все кубинцы, - чтобы
найти еду, необходимую для новой попытки засады. С учётом условий региона, обязательным
было запасти какую-либо пищу. Пропитание являлось одним из ключевых аспектов
военных действий; в зоне, где стояли лагеря повстанцев, существовала
возможность найти немного мяса и маниока, который являлся основным продуктом
питания, но главные плантации этих клубней располагались на равнине, поскольку
крестьяне культивировали его только там, где сами жили, и только бесчинства
солдат противника заставили отказаться их от этого, укрывшись в негостеприимных
горах. Чтобы найти маниок необходимо было
проводить очень долгие разведывательные походы, связанные с некоторой
опасностью. Эти рейды были начаты кубинцами, поскольку руандийцы систематически
отказывались от них, утверждая, что высшее командование было просто обязано
предоставлять им пищу. И вот наступали дни, когда уже еды не хватало. Тогда они
отказывались посещать занятия по обращению с тяжелым оружием, или же уклонялись
от осуществления каких-либо подготовительных работ, таких как организация противовоздушной
защиты, рытьё траншей и т.д. Фраза, которую они использовали как клише для
оправдания своего бездействия, - которую мы так же часто слышали в течение
нашего пребывания в Конго, - была hapana chakula, hapana travaille – что-то
вроде «нет еды – нет работы».
Трое новых товарищей – Сита, Саба и Баати, - потребовали
возвращения на Кубу; мне было чрезмерно трудно разговаривать с ними; я
отказался рассматривать их план отъезда, приказав в категорической форме
оставаться на базе, исполняя обязанности по снабжению.
6 августа появилась новость об отстранении от должности
Гбенье сторонниками президента Сумиало; через два дня приехал Масенго, чтобы
сообщить, что уезжает в Кигому, вызванный Кабилой; он должен был вернуться
назад на следующий день. Мы говорили обо всех внешних проблемах движения, и он
отметил, что его крайне удивила новость об отстранении Гбенье решением части
Революционного Совета, и что, по его мнению, Сумиало не имеет полномочий для
принятия таких решений, и что он обсудит с Кабилой все эти аспекты, а позже
лучше мне объяснит, что же произошло.
Масенго уехал и на следующий день «растворилась» группа,
которая проходила обучение на озере. Это была та же группа, которая на
следующий день после отъезда Кабилы потеряла в своём численном составе и
моральном настрое; тогда все работы были приостановлены, наполовину вырытые
окопы покинуты. Мы обнаружили этот кошмарный упадок боевого духа и организации,
когда прозвучал сигнал тревоги после появления на озере маленькой лодки врага.
Теперь мы не могли установить вторую линию обороны, как ранее планировалось,
потому что у нас не было людей, а в первой линии отсутствовало несколько
командиров взводов; ненадёжной была и линия траншей, либо выкопанных
наполовину, либо вообще обрушившихся на головы тех немногих энтузиастов,
которые оставались там. Но сейчас, когда уехал Масенго, группа вообще исчезла,
растворившись в вавилонском столпотворении Кибамбы.
По новой начались склоки и драки, поскольку никто не
признавал власти заместителей уехавших командиров. Иногда конфликты сопровождались
появлением в руках спорящих огнестрельного оружия или блестящих ножей. Однажды
произошёл откровенно позорный случай, когда один из заместителей бежал от своих
солдат, укрывшись в доме кубинцев; один из бойцов попросил у него риса, и,
получив отказ, выхватил пистолет и начал угрожать, вынудив своего командира
бежать в «крепость» кубинцев, которые, к счастью, всё ещё имели уважение среди
конголезцев; думаю, что солдат получил свою порцию риса; в любом случае, к нему
не было применено никаких дисциплинарных мер. Такой была ситуация деморализации
и разложения, которая распространилась как только командиры уехали на совещание
в Генеральный Штаб.
Чтобы избежать дурного влияния, я очистил базу от «полезных»
кубинцев, оставив лишь тех, кто уже планировал свой отъезд на родину,
артиллеристов у озера, больных и нескольких инструкторов. Я поставил перед
собой цель подождать несколько дней, и, если за это время ничего не произойдёт,
идти прямо на фронт, без дальнейших разрешений и прочей волокиты.
По тону некоторых новостей и бесед с различными товарищами,
у меня сложилось нехорошее ощущение, вызванное часто повторяющимися фразами; в
небольших рапортах, повествующих о военных акциях или разведывательных рейдах,
наступал момент, когда, в связи с очередным провалом, товарищи объясняли:
«конголезцы отказываются идти», «конголезцы то», «конголезцы сё» и т.д.
Анализируя этот факт, а так же напряжённую ситуацию, которая сложилась между
теми, кто намеревался оставить борьбу и теми, кто готов был сражаться, я составил
«Послание к бойцам» для чтения на всех фронтах, где находились кубинские
солдаты. Вихрь следующих месяцев и
нестабильность моего положения, бросавшего меня из стороны в сторону, не
позволяли повторить подобных обращений, хотя я не в курсе, имело ли вообще оно
хоть какое-то влияние. Изложу здесь единственное из них, дающее представление о
ситуации того момента и о моём взгляде на проблемы, которые нас окружали:
«Послание к бойцам
Товарищи!
Некоторые из нас в эти дни отмечают четвёртый месяц пребывания на конголезской
земле; считаю нужным сделать краткий анализ сложившейся ситуации.
Мы не можем сказать, что эта ситуация благоприятная; руководители
движения большую часть своего времени проводят вне территорий борьбы, что может
быть ещё понято в случае политических лидеров, но никак не военных кадров
средней величины. Тем не менее, эти кадры часто путешествуют и неделями
пребывают за рубежом, давая плохой пример своим подчинённым.
Организационная работа практически равна нулю, именно потому, что военные кадры
не работают, не знают как работать, и, кроме того, люди не особо доверяют им.
Местные главари шантажируют этих командующих, отвечающих за задачи,
выдвинутые Генеральным Штабом, и получают оружие и амуницию, даже не
продемонстрировав своё умение правильно с ними обращаться; всё больше оружия
вручается людям, не имеющим подготовки и боевого духа, без чего организация
никогда не продвинется вперёд. Это панорама дополняется недисциплинированностью
и отсутствием духа самопожертвования, который является доминантной чертой
любого партизанского движения. Естественно, с такими характеристиками войска не
могут выиграть войну.
Можно только гадать, вносит ли наше присутствие нечто положительное в
данную ситуацию. Думаю, что да; множество трудностей, постигших нас, - среди
которых моё практически тюремное заключение в этом районе, - являются
следствием ощутимой разницы между двумя военными контингентами и страхом
конфронтации между нами и местными лидерами. Наша миссия состоит в том, чтобы
помочь выиграть войну, и мы должны использовать эту негативную реакцию и
превратить её в нечто позитивное. Для этого необходимо усилить нашу
политическую работу. Необходимо своим примером продемонстрировать различия
между нами и ними, но не вызывая ненависти у конголезских кадров, которые могут
увидеть в нас зеркальное отображение всех своих недостатков.
Для этого необходимо, в первую очередь, стремиться установить подлинное
революционное товарищество на базе, среди бойцов; именно отсюда выйдут
завтрашние офицеры. В целом, мы имеем больше еды и лучшую одежду, нежели
местные товарищи; нужно максимально делиться этим, но только с теми, кто
демонстрирует революционный дух, содействуя его подъёму насколько это возможно.
Наш опыт должен быть передан в той или иной форме бойцам; желание учить должно
преобладать в нас, но не в педантичной манере, глядя свысока на тех, кто ничего
не знает, но заставляя чувствовать человеческое тепло тех, кто хочет
обучаться. Революционная скромность должна направлять нашу политическую работу
и должна стать нашим фундаментальным оружием, которое дополняется духом
самопожертвования, который не только является примером для конголезских
товарищей, но так же и для наиболее слабых из нас. Мы не должны никогда
смотреть, является ли наша боевая позиция опасней, нежели другая или требовать
себе чего-либо большего; подлинный революционер даёт больше, чем его просят.
Наконец, мы не должны забывать, что мы не знаем даже минимально того, что
должны знать; мы должны изучить Конго, чтобы более тесно связать свои судьбы с
конголезскими товарищами, но так же нужно знать, что нам не хватает и общей
культуры, и минимального искусства войны; не нужно считать себя мудрецами в
военных вопросах, но и не нужно думать, что война – это единственное, что нам
требуется знать.
Считаю нужным в конце обращения сделать два предупреждения:
1) Общение между товарищами: всем хорошо известно, что есть группа
товарищей, не придающих никакого значения революционному слову, никоим образом
не собирающихся оправдывать доверие, которое заключено в нём, и намеревающихся
оставить борьбу. Этот факт не может быть оправдан, и я прошу применить
максимально жёсткие моральные санкции к этим товарищам. Но мы не должны
забывать другого: они не предатели, мы не должны смотреть на них с явным презрением.
Понятно, что их действие является наиболее позорным из всех возможных, что
может сделать революционер, но именно поэтому они и являются революционерами,
чтобы быть раскритикованы, ибо, если бы они ими не были, они просто уехали бы,
как и многие другие. Сегодня эти товарищи загнаны в угол и объединились между
собой, дабы защититься и оправдать акт, который ещё не сделан. Ещё должны
пройти месяцы; если стыд, который они конечно испытывают, - хотя и
скрывают это , - будет сглажен товарищеским отношением к ним, мы сможем кого-нибудь
спасти и кто-нибудь останется, чтобы разделить нашу судьбу, которая в тысячу
раз лучше, - что бы не случилось,- судьбы перебежчика и дезертира. Не забывая о
своих недостатках, мы обязаны дать им немного тепла; мы не должны заставлять их
защищаться или заниматься самооправданием перед стеной холодного непонимания.
2) В некоторых докладах было отмечено, - прежде всего в отчётах о
разведывательных рейдах, - презрение в отношении действий конголезских
товарищей в бою. Это ведёт к двум проблемам: первая заключается в том, что
конголезцы замечают это; наблюдая за беседами двух товарищей, - пусть даже они
говорят и на незнакомом им языке, - они видят, с каким чувством те явно
выражаются о них. Одна насмешка может испортить десятки позитивных действий. С
другой стороны, конголезец может превратиться в козла отпущения; чувствуются
симптомы, в которых преувеличивается пассивность конголезцев, что может
послужить хорошим оправданием для того, чтобы не выполнять определённое
задание. Наша основная функция заключается в военном обучении людей, и, если
нет реального сближения, мы не сможем передать наши знания, которые не должны
быть просто обучением методов убийства человека, но так же (и, прежде всего)
обучением деятельности перед лицом страданий затяжной борьбы; этого можно
достичь, если учитель способен предстать в качестве ролевой модели для
учеников. Нельзя забывать, товарищи, что если какой ветеран нашей
освободительной войны говорит, что он никогда не бегал от врага, можно смело
плюнуть ему в лицо за враньё. Мы все бегали и все пережили чёрный период, когда
боялись даже собственной тени; это неизбежный этап, который нужно помочь
преодолеть, потому что, естественно, условия для развития сознания здесь
гораздо сложнее, поскольку уровень развития значительно ниже, чем у нас в тот
же период. Это послание должно быть обсуждено среди членов Партии, которые
могут прислать мне любое своё предложение; после необходимо зачитать его
товарищам и быстро сжечь; оно не должно попасть в чужие руки. В тех местах, где
концентрируются товарищи, решившие оставить борьбу, послание читать не следует.
Всем революционный салют!
Тату, август 12/65»
После тех дней, что я был привязан к озеру, дожидаясь
прибытия Масенго или Кабилы, которые так и не приехали, 16 числа я поднялся на Главную
Базу, а 18 отправился на Фронт Форс, выйдя ранним утром и прибыв туда поздно
ночью, после прогулки, казавшейся мне бесконечной по плато, разделяющее эти
пункты. Я немного чувствовал себя как преступник в бегах, но был полон решимости
не возвращаться на базу ещё долгое время.
